Духовному становлению и развитию любого старообрядческого центра в большой степени способствовали мастера.
Когда-то Ветка, где «жить мирно, вольно и добро», распространяла по всему старообрядческому миру свои иконы, рукописные книги, привлекая тем самым большое количество российских людей на белорусские земли1.
В картотеке, составленной Ветковским музеем народного творчества (далее — ВМНТ), на сегодняшний день насчитывается 165 имен мастеров Ветковско-Стародубского региона XVIII— начала XXв.2 Из них 133 имени восстановлено сотрудниками ВМНТ, 32 — найдено в литературных и научно-исследовательских источниках XVIII—XXвв.3
Архивных документов, касающихся местных мастеров, практически нет.
Сведения собирались в основном двумя путями. Первый — экспедиционные поездки сотрудников музея в старообрядческие поселения с 1980 по 2004 г., в результате которых получена информация о 68 мастерах. Второй путь — фиксирование имен мастеров по различным записям: выходным, владельческим, купчим и т.п.; информация собрана о 53 мастерах. Например: «Сей святый образ Иоанна Богослова написася в местечке Ветке в 1929 году Григорием Рогаткиным»4; на иконе «София, Вера, Надежда, Любовь» стоит подпись: «Написася сия икона въ м. Ветке в 1873 г. иконописец Симеон Яковлевъ Зайцевъ»5.
Нами восстанавливались не только отдельные имена, но и целые династии.
По картотеке мастеров прослеживается 16 династий. Об одной из них нам хочется рассказать.
Во время экспедиционных поездок по Брянской обл. в 1987 г. мы впервые оказались в маленьком городке Климове, чья история во многом переплетается с историей Ветки. В поисках старообрядцев мы остановились возле одного дома. Окна первого полуподвального кирпичного этажа выходили прямо на дорожку и были с ней на одном уровне. Над ними возвышались в резных наличниках окна второго просторного деревянного этажа. Когда мы вошли в дом, время, как нам показалось, не просто остановилось, но повернулось вспять: мы попали в XIX век.
И поразились прежде всего красоте икон, сияющих золотом и серебром чеканных окладов. Они занимали весь красный угол, висели на стенах. Потом мы начали рассматривать старинную мебель ручной работы, большие напольные часы в деревянном резном корпусе, пожелтевшие фотографии, посуду, какие-то многочисленные предметы из совсем другой жизни. А хозяйка с гордостью говорила, что дом ещё дедушка построил в 1873 г. и мебель всю сам делал, а оклады на иконах — это всё его работа и её отца.
Так мы познакомились с удивительной женщиной Ириной Родионовной.
Ей было тогда уже далеко за 70. Ирина Родионовна оказалась прекрасной рассказчицей, и мы вновь и вновь возвращались в этот дом, в котором давно уже оборвалась художественная традиция, связывающая поколения и времена.
Хозяйка дома была последней, кто хранил воспоминания о прошлом.
Мастерская занимала почти все полуподвальное помещение. Она достаточно хорошо сохранилась: и длинный, на всю стену верстак, и столы, и медные тазы, и печь, и инструменты. «Вот садились они за этот верстак, — рассказывала Ирина Родионовна, — и работали. А за работой пели всё божественное <… > Люди идуть, остановятся, всё слушають, уйти не могуть. Работали много, с утра и до 12 ночи. Я сама видела, как папа со своими братьями всё это делал. Вот эта доска и смола. На неё прибиваить металл, де вже нарисовано, прибиваить здесь, и здесь, и здесь, и здесь. Потом подогреваить. Такая сетка, на сетке уголь горячий. Доска тёплая, и смола тёплая. Садятся чеканить, остыло — опять подогревають. И так много раз. А потом вже, кода готово, беруть и выжигають ево. Потом моють и кладуть в этый раствор. Если положили серебрить, он будить белый, если золотить, он — жёлтый. У ево было две четверти. Одна — где золотить, а другая — где серебрить, ну это растворы. А потом вже полирують. Полиразы такие были. За каждым чеканчиком, дедушка говорил, ездил, и в Риге был, и в Киеве, всюду, чтобы вот это найти, это ж не такой металл. Инструмент сами не делали, покупали, это ж особенное железо надо было. Узоры рисовали сами, у их много листиков было. Заказы были отовсюду: из Москвы, Риги, Киева, Новозыбкова, Клинцов, из церквей, монастырей»6.
Мастерская в доме Священниковых. Фото 2004 г.
Так началось наше знакомство с целой династией «золотых дел мастеров» — чеканщиков Священниковых.
Согласно найденным документам XIX в., Священниковы переселялись в разное время в посад Климово из городов Могилевской губернии — Гомеля и Белицы. Самые ранние сведения об этом — в уникальном документе Родион Николаевич Священников (1871—1948), потомственный мастер-чеканщик 1832 г. Это расписка, данная жителем посада Климовского Борисом Даниловым Тюленевым мещанину Могилевской губернии Белицкого уезда и города Михаилу Иванову сыну Священникову «в том, что [Тюленев] продал ему собственной свой благоприобретенной жылой домъ и подъ онымъ лежащею землею и огородомъ, состоящей въ посаде Климовскомъ за речкою Ирпою на улице Стародубовской, смежной с дворами мещанъ климовскихъ Петра Поплевкина и Григория Нестоянова вечно и потомственно»7.
Воспоминания Ирины Родионовны начинаются с прадеда Панкрата, хотя о нем у неё не сохранилось никаких сведений. Но в один из наших приездов отыскалась между листами позднего Часовника тоненькая книжица в восемь листов на бумаге начала XIX в. Это оказалась уникальная рукопись с описанием технологий обработки металла: изготовление цветных финифтей, золочение, серебрение окладов и т.д.8 В 2004 г. нам посчастливилось обнаружить и другую, более раннюю технологическую рукопись на бумаге конца XVIII в.9 Книга без начала и конца. В ней насчитывается 48 листов. Кроме записанных многочисленных технологий, касающихся чеканки, изготовления смолы для нее, кислотных растворов, серебрения, золочения и т.д., там достаточно много рецептов для самых разных бытовых процессов, связанных с обработкой металлов. Обе рукописи, вероятнее всего, принадлежали ещё прадеду хозяйки Панкрату. Они не имеют аналогов; надо отметить, что технологические рукописи вообще встречаются крайне редко.
Что касается деда Николая Панкратьевича (1833—1907), о нем Ирина Родионовна знала много, но только со слов отца, так как родилась в 1912 г., через 5 лет после смерти дедушки. Кроме того, среди многочисленных прорисей, любезно подаренных нам хозяйкой дома вместе с незаконченными окладами, инструментами, бутылями с растворами, мы нашли несколько важнейших документов, касающихся Н.П. Священникова.
Прежде всего, это «Список мищан причисленнымъ Чернигавскаю Казенаю Палатаю съ 1-й половины 1886 г. Въ общество мищанъ Посада Климовой Новозыбкавскаго уезда. Изъ общества мищанъ г. Гомля Могилевской губернии Николай Панкратовъ Священниковъ 53 летъ, его мать Евдокия 80 л. Сестра Евдокия 43 л. Агафия 40 л. по сказки составленной 1886 года июня 14 дня. Дети его Родион, Андрей, Матвей, Леонтий, дочери Прасковея, Мария, Федосия и Анастасия»10.
Переписка между мастером и заказчиками содержит сведения об иконографии, материалах, стоимости окладов: «Милостивый Государь Николай Панкратичь прошу я вас по сем рисунку сработать ризу серебреною с вызолоткой только не чежолою полегче. Прошу я вас сделать её поскорей. Постарайтеся прислать к нам в Еленку. Сколько она будить стоить то пишитя нам доброжелателька к вам Александра Шелипова 1891 года 26 сентября»11.
Всю большую семью Николай Панкратьевич содержал ремеслом, которое передал своим детям. Самым способным оказался Родион (1871—1948) — отец Ирины Родионовны. Его оклады с причудливыми тончайшими узорами украшали иконы в церквях местных монастырей — Покровского, Казанского; в домах многочисленных заказчиков. «Папе заказывали под оклад многие иконы. Например, болеить человек — ага, "Утоли болезни" — под оклад. До революции много заказов было».
Дом Родиона Николаевича был наполнен детьми, у него их было 13. С ними же жил его брат Андрей (1874—1920), дед Никита — брат Николая Панкратьевича. Часто приходили тетушки — дочери деда Никиты: Екатерина, Елена, Мария, которым Родион Николаевич доверял делать растворы для золочения и серебрения. Все женщины в семье помогали полировать оклады.
Нашему вопросу, для чего украшали иконы, Ирина Родионовна удивилась: «А как же! Чтоб красивая икона была. А то же бедно считали без окладов. Это же делали побогаче кто оклады. А кто победней — они ж не могли заказать. Всё-таки ж это деньги были». Надо заметить, деньги были немалые, что видно из письма Н.П. Священникова: «Милостивый Государь Григорий Матвеевичь желаите зделать намъ заказъ како вы пишите что риза будить на Неколенъ образъ ростом 12 и 10. Таковая будить стоить с позолотою винца и хорошой роботы 20 р. А если отъ вратный Никола то 25 р. Желаите высылайте рисунокъ и задаточныя. С почътениемъ к вамъ Николай Священников»12.
Но, как позже уточнила Ирина Родионовна, украшали иконы «по обещанию»: «Ну, это, мол, заработал деньги и обещаить, например, Николе Угоднику: "Я тебя наряжу". Во. Кода сделають оклад, оденуть ево, то служится молебен. Читають канон Николе Угоднику или кому другому. Читали в доме того, кто заказывал. Женщины такие были, уставщика звали, а не — дак совсем батюшку. А после этого хозяин приглашал на угощение».
Свои ритуалы были и у мастеров. «Папа никогда сразу оклад заказчику не отдавал. Кода работа была сделана, он стелил на стол праздничную скатерть, клал оклад, накрывал ево красивой атлаской и ждал заказчика. Кода тот приходил, они с папой долго вели беседу, пили чай, и токо потом папа подводил ево к столу и снимал платок». Когда специально оттягиваемый волнующий момент наконец наступал, заказчик с восторгом созерцал настоящее чудо: сияющее узорное великолепие, возникшее из обычного латунного листа. Глазу открывалась тайная гордость мастера, очевидная радость заказчика, «предивная красота», не измеренная ещё в пудах 1920-х гг. или в долларах конца столетия.
Трагизм послереволюционного времени коснулся каждой старообрядческой семьи, но в особенности семей потомственных мастеров. «Если б дальше тако учили, так учились бы. Но а всё это прекратилося. Что, мало тут приходили с обысками. А что они искали? Или золото? Все это перерывали. Я потом вже у однаво спросила: "А что вы искали?" Он человек партии, дак сказал, что это такая работа у их была. А то не подумали, что у отца осталося 10 душ детей и работа кончилась, никто не подумал. Один старик сказал папе: "Ваша работа скоро кончится, а потом будить она нужна, но мастеров таких не будить". Так оно и получилось. Хоть бы и сделали, а не знають, как и учить некому. А кода церкви бурили, смывали образа, папа сказал: "Ничево они не возьмуть, ничево. Вот на кивотях, там совершенно малое золото, пойдеть оно с водой вместе, будить у их только краска. Напрасные их труды. Это токо иконы попортили, уничтожили". Это было в 1937 году. В церкви нашей уже зерно было насыпано. Папа очень переживал, очень. "Безумные", — сказал. Порубить — это что, сделать пускай попробують. Это ж очень трудно. Про монастырь Покровский, что был под Климовом, папа говорил: "Люди трудились, работали, сами себя обрабатывали, всё разогнали. А шо они сделали? Пустоту сделали и всё"».
В семье Священниковых не просто рождалось истинное мастерство; здесь была среда, наполненная христианской нравственностью.
Здесь учили молиться: «Папа, кода к работе приступал, долго молился. Оно ж и давалось токо тем, кто молился с усердием, а так не каждому. Папа же говорил, что молитва без добрых дел ничего не стоить, надо молиться и делать такое всё доброе, тода и хорошо».
Здесь учили относиться к книге, как к святыне: «Папа всегда говорил: "Поаккуратней вы с книгой, это как святое"».
Здесь учили грамоте: «Пока 2 кафизмы не прочитаешь, на улицу не пускали». Здесь учили петь по крюкам: «Я много пела, знала много. Регент с Клинцов Афанасий Васильевич Волчанов говорил мне: "Любым хором можешь править. Слух есть и голос есть"».
Здесь учили по-христиански относиться к данной власти: «Папа говорил: "Есть написано в божественном Писании: какая ни власть — подчинись. Но плохо будить, кода безвластие. Вот пусти коров без пастуха — они куды пойдуть? Надо всё равно, чтоб руководил кто-то. Надо только, чтоб подчинялись, выполняли"». Здесь учили порядку, «иже на всяко время. Надо время знать, кода гулять, а кода нет». Здесь учили бояться поступков, за которые будет стыдно: «Мы чегось-то боялись, ну, что перед людьми будить стыдно».
Примечания.
1. Никольский Н.М. История русской церкви. М., 1985. С. 254.
2. 92 имени опубликовано в альбоме: Ветковский музей народного творчества. Минск, 1994; 73 имени мастеров-иконописцев — в кн.: Нечаева Г.Г. Ветковская икона. Минск, 2002.
3. См.: Беляев Я. Летопись Ветковской церкви. Рукопись. XVIIIв. // ИРЛИ. Древлехранилище, собрание ИМЛИ, № 45; Бобков Е.Л. Певчие рукописи с Ветки и Стародуба // Труды отдела древнерусской литературы. Т. 42. Л., 1989; Богомолова М.В., Кобяк Н.А. Описание певческих рукописей XVII—XXвв. Ветковско-Стародубское собрание МГУ // Русские письменные и устные традиции и духовная культура. М., 1982; Лилеев М.И. Из истории раскола на Ветке и в Стародубе XVII—XVIIIвв. // Известия историко-филологического института кн. Безбородько. Т. 14. Киев, 1895; Поздеева И.В. Археографические работы Московского университета в районе древней Ветки и Стародуба (1970—1972) // Памятники и культура. Новые открытия. Ежегодник. М., 1976.
4. Икона Иоанн Богослов. Ветка, 1929. ВМНТ. КП № 538.
5. Икона София, Вера, Надежда, Любовь. Ветка. 1873. ВМНТ. КП № 1207.
6. Здесь и далее: экспедиционные материалы ВМНТ. Записано в пгт. Климове Брянской обл. в 1998, 2004 гг. С.И. Леонтьевой от И.Р. Юрченко (1912-г.р.).
7. Личный архив М.З. Юрченко.
8. Рукопись. Начало XIXв. ВМНТ. КП № 879/2.
9. Личный архив М.З. Юрченко.
10. ВМНТ. НВФ № 1491/4.
11. ВМНТ. НВФ № 1491/3.
12. ВМНТ. НВФ № 1491/2.
Светлана Ивановна Леонтьева;
Ветковский музей народного творчества (Беларусь);
Михаил Захарович Юрченко
(пгт. Климово, Россия)
Опубликовано: Журнал "Живая сторона" 3.2006
