(Статья из книги «Голоса ушедших деревень»)
Церковь на Ветке была освящена в 1695 г. во имя Покрова Пресвятой Богородицы, праздника, установленного на Руси в начале XII в. и в христианском мире известного именно как русский, шире — славянский. Со времени освящения и до 1764 г. (время «второй выгонки» Ветки) эта церковь была единственной в христианском мире, где можно было отправлять обряды по-старому, «по старой вере». Поэтому неудивительно, что количество икон с изображением «Покрова» в ветковских слободах было неисчислимо (в числе их — и Романова слобода, после революции — Борьба, после 1991 г. — не существует). Даже сейчас, по сохранившимся памятникам, можно представить, как плотно «Покровы» «покрывали» весь регион. Писали этот образ и для многочисленных иных мест, так как «иконами и книгами Ветка снабжала весь старообрядческий мир». Художники приходили в «Ветковский Иерусалим» со всех концов православного мира, который вскипел реформами XVII в. Поэтому число «изводов» (освященных церковью типов композиции) этой иконы в Ветковской иконописи исчерпывающе богато.
Иконография и образный строй «Покрова» отразили исключительную многомерность самого праздника, вошедшего во все культурные слои, от девичьей и женской «Покровы» крестьянских свадеб до образа Царицы Мира, явившейся в X в. во Влахернском храме Константинополя юродивому Андрею.
«Покров» был самой освященной историей старообрядчества. Покровский храм на Красной площади в Москве; Покровский храм и Красная площадь в дерзновенной Ветке; Ветковский Покровский храм, перенесённый дважды на соседние территории (слобода Святская унаследовала после «выгонки» 1735 г. не только иконы и имя Покрова для церкви, но и Красную площадь; место, где ветковский храм восстанавливался после выгонки 1765 г., до сих пор хранит развалины огромного собора и называется Покровским); Покровский храм на Рогожском кладбище в Москве — все они следовали как пунктир возрождения одной и той же идеи.
Образ целостного, а не расколотого духовного дома, жизни и моления под покровом Богородицы — был одним из основных пространственных символов культуры Ветки. Образ питал целостность самой каноничной иконографии «Покрова» и изменял ее.
Унаследовав черты художественной культуры XVII в., местные иконописцы избрали ту живописную традицию, где человеческие фигуры рисовались не на условном фоне условных «палат», а помещались в интерьеры зданий. Так в искусстве дышало новое время, пришедшее тогда же, в XVII в., в Москву с запада; для белорусской же школы иконописи такое мироощущение было естественным. Теперь, очутившись на землях Великого княжества Литовского, художники все с большим вниманием вглядывались в «новое» пространство и местных икон, и храмовых росписей. Впрочем, для композиции «Покрова» помещение фигур в пространство храма было и старым импульсом. Именно такова новгородская традиция, известная с XIII в., в которой церковь дается «в разрезе». Позже влияние византийской («палеологовской») культуры усиливается и приводит к более сложному пространству иконы. Но Ветка обращается именно к «разрезу» храма. Таков — с первых известных славянских памятников — до барочного «буйства» образов XVIII в., с севернорусского наследия до белорусского «реализма» — активный диапазон ветковского «формотворчества».
Архитектура вечного храма на местных иконах менялась и включала в себя все новые приметы скоротечных стилей: барокко, рококо, классицизма… Эти «великие стили» были хорошо знакомы ветковчанам-строителям, местные артели плотников и каменщиков из многих старообрядческих слобод воплощали замыслы великих зодчих «во всех столицах» — в Москве, Петербурге, Киеве, Минске… Однако не стремление «успеть» за новомодными веяниями в архитектуре двигало местными иконописцами. «Достоверность» духовного, действенность его в этот час и в этом месте, что «забыли» о вечных истинах! Кстати, именно эта глубинная мысль двигала и художниками Возрождения, когда они «переводили» события Святого Писания в современные им «реалистические обстоятельства». Однако «земное» тогда постепенно победило…
Единство духовного дома сквозь все времена — вот образ, рожденный своевольной и в высшей степени народной культурой Ветки. Она «строила» на иконе фантастический храм, который вбирал в свое единое пространство все изменчивые стили. Его космологичность подпитывалась и мощным фольклорным переживанием. Дом-мир воплощен всеми средствами в ветковском «Покрове».
Подробные в своей грамотности, ветковчане насыщают пространство чудного храма изображением всех моментов, связанных с происхождением праздника. Так делает и мастер из Романовой слободы. Так складывается «сводная» иконография.
Образ Романа-Сладкопевца (жил в первой половине VI в. и был косноязычен, но по страстной молитве стал поэтом) сопровождается изображением легенды о его чудесном даре, полученном от Богоматери во сне.
Видение Богородицы Андрею Юродивому, бывшее в X в., ветковчане изображают по-разному: то по-суздальски (Богоматерь в профиль, священная ткань над нею), то по-новгородски (Дева Мария в позе Оранты и покров как взвившийся полог в руках ангелов над ней), то по-московски (Богородица в сонме святых на облаках держит омофор на своих руках над молящимся внизу людом). Наиболее часты именно последние два извода, что характерно и для белорусской иконописи того времени.
Различное изображение и трактовка священной ткани в основе этих изводов передают многозначность самого происхождения праздника: это и завеса, сама собою поднимавшаяся перед образом Богоматери («обычное чудо», праздновавшееся во Влахернском храме с 511 г.); и риза, омофор Марии, хранившийся там с 474 г.; и текст акафиста, написанного Сергием в 626 г.: «Радуйся, Покрове миру, ширший облака»; и виденное Андреем в X в. чудо, когда Богоматерь, молясь о мире, держала над присутствующими свой покров (на чем сосредоточивают внимание старинные среднерусские памятники и большинство белорусских).
На Ветке часто встречаются иконы, где сводятся московский и новгородский образы и священная ткань изображена дважды — как омофор на руках Богоматери и как пелена над ней. Эта иконография пока прослеживается в наиболее ранних памятниках именно в Ветковском регионе (XVIII в.) и только позднее встречается в некоторых старообрядческих образах иного происхождения, что дает основания связывать ее происхождение с деятельностью ветковского духовного и художественного центра. «Покров» из Романовой слободы и образ из Покровского храма Ветки, живопись которого ориентирована на старую московскую стилистику, — самые ранние, известные нам, памятники «с двумя покровами». Видно, сколь разное стилистическое наследство воспринимала и перерабатывала Ветка! Когда-то на Ветку «текли», «оставляюще своя отечества», «мнози великороссийстии людие». Были среди них и основатели Ветки москвичи, и новгородцы. Включение духовных и художественных особенностей разных традиций в единый образ было проявлением общей «собирательской» деятельности Ветки. Таким образом, идея восстановления разрушенного храма, возрождения его вечной сущности сквозь все временные перемены дополняется второй существенной идеей — объединения людей.
Полный барочного ритмического движения «Покров» из слободы Романовой (упоминается в числе первых четырех ветковских слобод) характеризуется этой же особенностью — покровом, изображенным дважды. Внимание к «новгородскому» изводу — и изображение царских ворот в центре композиции. Они видны за фигурой Романа, как и части самого иконостаса. Мы видим в нем горизонтального формата иконы-картины, украшавшие церкви XVIII в.
Образ претерпел многочисленные испытания. Сегодня богатство приемов его создания и совершенство техники живописи только угадываются по сохранившимся деталям. Крытый листовым золотом фон, символизировавший божественный Свет, почти стерт до красной охры. Чеканка по левкасу, воплощавшая мотивы райской растительности (характерная черта ветковских икон), потеряла свой призрачный блеск. Яркая и плотная живопись, свойственная технике яичной темперы, обнаруживается в нетронутых фрагментах многочисленных фигур. Тонкий растительный орнамент их одежд был выполнен твореным золотом. Обнажились «этапы» работы художника: в местах утрат виден великолепный левкас, гибкие линии рисунка прочерчены графьей — острой железной иглой.
Это, безусловно, храмовая икона, и писана она в то время, «когда Ветка была еще в славе» и «как слободы оныя многолюдством народа наполнились». Недаром так многолюден и изображенный в «романовском Покрове» храм — свыше 140 ликов!
Романовский образ исполнен энергии местных духовных традиций, которые перенимают импульс XVII в.: его барокко «совершается на наших глазах»; подобно занавесу, взвиваются сине-дымчатые облака; передние фигуры из семиярусного сонма святых — «припадающие» — изображены в движении коленопреклонения; благословляющий Спас будто бы вступает в пространство храма из символического кольца серафимов… Только Богоматерь
в «славе», являющей иное измерение, — по-древнему «обширна» и статична, она — «зерно» всего явленного в «Покрове» космоса.
«Пышность» и живая подробность, интерес к этническим чертам и историческому местному своеобразию — в одеждах, прическах, убранстве храма — обнаруживают свойства культуры порубежья Беларуси и Украины. Это напоминает нам о том, что в числе ветковчан были и белорусы и что освоение современного духовного опыта никогда не было чуждо бурной и барочной по характеру культуре самой Ветки.
Этот храм (исторически — Влахернский храм Константинополя) фантастичен. Черты многих веков сплелись в нем в единый образ: пять луковичных главок возвышаются над розовыми раковинами причудливого фронтона, стиль его сочетает импульсы барокко и рококо; его колонны-пилястры приближены до предела, их выпуклые массивные базы скрываются внизу, они уже в пространстве зрителя, перед которым открывается внутренность церкви подобно сцене…
Но храм этот — мир. Волшебство оптических иллюзий, наследованное местной иконописью из достижений позднего Возрождения, делает пространство загадочно непредсказуемым. «Оптическая» (перцептивная) перспектива заставляет верить в то, что изображенное вверху иконы — небесно над нами, нижнюю же часть мы видим одновременно перед глазами и под собой. Мы — зрители исторического «чуда» и — свидетели его достоверности!
Храм «Покрова» — также и время, свернутое в единый символ и сгущенное: от событий VI в. до примет XVIII в. Последующая судьба иконы вместила в это время и утраты живописи, за которыми угадываются события, «не запланированные» ее создателями…
Сколь ни широки искания — успокаиваются они в сотнях домовых «Покровов», где пропорции и масштаб храма близки жилью, где в составе святых — близкие домашним занятиям Параскева и Власий, а имена других вторят именам самих членов семьи. Такова маленькая икона из староверской слободы Косицкой. Обожженный свечой «Покров», найденный нами во время экспедиции по отселенным деревням, был оставлен рядом с домашним очагом, также остывшим.
Взаимодействие старообрядческой культуры с белорусской художественной традицией открывается сегодня как неотъемлемая черта ветковской традиции. Так, с удивлением когда-то мы увидели в той же Косицкой непривычную иконографию Богоматери Покровительницы. В четырехчастном образе присутствовали клейма: «Богоматерь Боголюбская — Богоматерь Всем скорбящим радость // Георгий — «Образ пресвятыя Богородицы Покровительницы» (Мария с распростертыми руками и крыльями стоит на амвоне среди людей. Фигура ее значительно больше. Мафорий в руках распростерт над людом, стоящим вокруг на зеленом поземе). Через несколько лет, занимаясь иконографией «Покрова», узнали, что композиция имеет западноевропейское происхождение и в XVII—XVIII вв. употреблялась на белорусских иконах. Интересно, что внимание ветковских мастеров привлек этот самый «земной» вариант «Покрова».
