«И пустые она и зверопаственные населяху места… », – повествует о начале Ветки местный летописец. Бежали сюда, за тогдашнюю польскую границу, в 1680-х годах не согласные с Никоновской церковной реформой москвичи и «мнози великороссиские людие» – е, кого после звали москалями, староверами, раскольниками. Привозили, собирали и сохраняли здесь старинные книги, иконы, предметы прикладного искусства. Тихого пристанища и покоя здесь, на перекрестке военных дорог, поселенцы не нашли. Но ехали сюда, страстные, упорные. Недаром три царских указа были посвящены Ветке. Гнездо несогласных в пограничных лесах дважды разгоняли, оставляя пепелища. Многое привезенное гибло в огне. Искал укрытия тут и Емельян Пугачев, ветковчане достали ему паспорт, чтобы миновал и царские препоны.
Бурная жизнь, мощны характеры отразились и ветковском искусстве, в языке которого своеобразно переплелись каноны древнерусской художественной системы и выразительны средства нового мирочувствования. Профессиональное слилось с народным, хранимое исстари – с новым, привезенное из оставленных «своя отечеств» – с местным. До ХХ века сохранились здесь старинные художества и ремесла – украшение рукописных книг цветными заставками и буквицами, чеканка, шитье бисером, резьба по дереву с золочением. Но сохранилось и воспроизводилось не механическим повторением старых образцов, а их преобразованием – жизнью и борьбой. Для нас живет и дышит в произведениях старых ветковских мастеров не бесплотный дух нисходящий, а человеческий, могучий, корнями уходящий в пласты родной земли и в пласты времени.
Уникальные местные памятники культуры и искусства призваны сохранять и изучать недавно образованный Ветковский государственный музей народного творчества. В основе его фондов – коллекция, переданная в дар музею Федором Григорьевичем Шкляровым, местным уроженцем, человеком, чувствующим старину и новь родной земли. Ныне он директор музея, маленький коллектив которого с энтузиазмом изучает, собирает и пропагандирует памятники старины и произведения современных народных умельцев.
Одна из собираемых музеем коллекций – местная резьба по дереву. И сейчас в Ветке почти нет домов, старых или новых, окна которых не были бы изукрашены вырезанными наличниками. Без них окна здесь голы, как глаза без век и ресниц. Традиции резьбы у нас давние. Один из истоков – резьба на деревянных киотах, украшавших местные иконы. Большинство сохранившихся резных киотов – XIX столетия, но техника и орнаментальные мотивы такой резьбы восходят ко второй половине XVII века, когда на Москве штриховая, выемчатая, трехгранно-выемчатая резьба сменяется сквозной, фигурной «флемской» резьбой.
О технике её читаем в книге Н.Н. Соболева «Русская народная резьба по дереву» (М. – Л., «Academia», 1934): «Флемская с высоким рельефом резьба более походит на скульптуру из дерева и удаляется от тех узорчатых порезок, которые покрывали ранее только поверхность доски. Новые приемы в работе превращали дерево в сквозной узор, состоящий из хитрых переплетений различных растительных и орнаментальных мотивов, в состав которых входили цветы, плоды, ягоды и главным образом виноградные листья и гроздья». От времен древнерусского барокко XVII века – и орнаментальные построения ветковских киотов, изысканные, причудливые, по правильных, симметричных очертаний, полные ритмических повторов.
В Москве в то время работали резчики из Полоцка, Смоленска, Шклова и других белорусских городов. Принесенные иноземными мастерами в Москву орнаменты уже тогда подверглись значительной переработке и приобрели неожиданные своеобразные формы. В новом виде резьба получала особое богатство форм, исполненных движения и ритмов. Мастера, пришедшие в Ветку, принесли с собой и во многом сохранили приемы работы и образный строй такой резьбы. Но в местных условиях искусство резания пышных, цветущих золоченных «садов» получило новый толчок к своему развитию, взаимодействуя с белорусскими и украинскими образцами. Само местоположение региона – «нас стыке» культур трех народов – обусловливало движение и взаимообогащение вкусов, технических приемов в ремеслах, самой духовной жизни. Старая ветковская резьба по дереву – явление своеобразное. В локальном отношении она захватывала территорию нескольких смежных районов современных Гомельской, Брянской и Черниговской областей. Резали обычно липу. Применяли разнообразные инструменты – стамески, клюкарзы (кривые стамески), полукруглые рубанки – галтели и, конечно острый нож. Для усиления скульптурности и сквозной, «объемной» ажурности детали часто вырезали отдельно, а затем склеивали. Вся резьба покрывалась в несколько приемов левкасом, изготовленным из мела на мездрином клею, окрашивалась красной охрой, олифилась и сохла «на отлип» – пока олифа загустевала до того, что слегка липла к пальцам. Окончательный блеск и беспокойную игру света резьба получала после того, как её покрывали тончайшими листиками так называемого сусального золота. Бурное, сильное движение цветов, листьев, с-образных завитков на киоте «Казанской» едва усмиряется симметрией их расположения. Произведение как бы содержит в себе три содержательных слоя. «Богоматерь в кусте роз» зовем мы эту икону. Канонически спокойный, «тихий» лик мари, удаленный и замкнутый по живописи, смотрит из ризы. Оклад иконы, сдержанно теплый, по настроению напоминает жемчужно-светлое облачное небо. И третий – буйство, роскошь, растительная живая сила киота, утверждающего в славящего земную красоту. Величина его и глубина рамы намного превосходит размеры самой иконы, но не нарушают единства образа, ритм удаляющихся цветов ведет взгляд к центру, образуя интимное пространство общения художественного образа со зрителем.
Выпуклые, разнообразно наклеенные головки роз, свободно разметавшиеся узорные листья, тяжкие виноградные кисти, начавшись с рельефной резьбы на внутренней стороне рамы, отрываются и самостоятельно движутся в ажурной объемной резьбе. Жаркий цвет сусального золота, которым крыта вся резьба, и светящийся из-под неё фон не омертвляют этот «розовый куст», а заставляют сиять его живым теплом, но в то же время торжественность золота и гиперболичность форм препятствуют натурализму восприятия растительных мотивов. Поверхность фоновой рамы вогнута как бы под напором растений и словно образует особую границу внутреннего пространства вещи, мерцающую особым золотистым отраженным светом. Поверхность самой резьбы выпукла, осязаем, бросает солнечные блики вовне, к нам.
Резьба киота на «Нерукотворном Спасе» имеет иной характер, хотя способы художественного выражения и технические приемы работы те же – резьба, левкас, олифленье, позолота. Главный элемент орнамента здесь – акантовый завиток, прихотливый, но несколько монотонный. Классическая торжественность оклада не позволяет отвлечься и увлечься. Тем милее затерянные в иноземной регулярной растительности небольшие знакомые цветы с пятью лепестками.
Киоты небольших домовых икон скромнее, их узоры мельче, спокойнее. Те же розы, виноград, гроздки вишни, отразившие крестьянские представления об идеале сада, не раз повторенные и в народных песнях – «сад-виноград», «в саду роза бело-розовая» и пр.
Скромность их, впрочем, не превращается в мелочность, формы активны и жизнерадостны. Они лишь соразмерны с архитектурой – небольшим пространством жилого дома, и сдержаны, ориентированы на условия их использования в каждодневном обращении.
Рассматривая ветковскую резьбу, снова чувствуешь органическую связь её образного строя со всем местным искусством. Как и резьба – могучи и бурны буквицы и заставки в местных рукописных книгах, праздничны и крупны узоры на одеждах в местной живописи. Умели последние мастера, резавшие киоты. Но в наличниках современных домов живы бурная сила ветковской резьбы, её орнамент, гибкость и соразмерность, унаследованные от старой традиции.
Г. Нечаева
Журнал «Декоративное искусство» №290, 1982
