О том, что в Ветковско-Стародубском регионе сложился свой стиль художественного оформления рукописных книг XVIII – начала XX в., написано достаточно много. Выявлены его особенности, истоки формирования. Но, в связи стем, что стиль, как образная система, вырабатывается на основе единства идейного содержания, мировоззрения и миросозерцания, возникает вопрос, насколько мировоззрение, мироощущение старообрядцев Ветковско-Стародубского региона отразилось в стилистике художественного оформления рукописной книги.
На наш взгляд, выбор в целом ориентации и направленности последующего развития культуры и всех видов искусства Ветки произошел уже в момент ее возникновения при первом споре, состоявшемся между ее устроителями. Поп Козьма, служивший в Москве в церкви Всех святых на Кулишках, предлагал построить церковь, возвести звонницу, чтобы прославить Ветку во всем старообрядческом мире, Стефан же из г. Белева возражал: «Мы не славитися семо забегохом, но от гонений укрытися» [8, с. 426]. Позиция последнего была прямо противоположной. По его мнению, надо делать скиты и вести в них тихую, незаметную подвижническую жизнь. Это, собственно, был спор между двумя разными системами взглядов на мир и пребывание в нем человека. Победил в споре Козьма, и в 1695 г. в Ветке была построена первая старообрядческая церковь, которую украсил иконостас XVI в., принесенный из Калуги, воздвигнута колокольня. И как потом напишут в одном из местных духовных стихов:
Звон был удивленный,
Аки гром гримел.
Собор разных птиц
Сладко песни пел [5, л. 2 (об.)].
К 30-м годам XVIII столетия Ветка становится крупным поповским центром в противовес Выговскому беспоповскому. К ней «прислушивались и духовно подчинялись поповцы Москвы, Поволжья, Дона, Яика, как и все поповщинские колонии раскола в юго-западной, юго-восточной России» [12, с. 152].
Ее духовные устремления были направлены на преодоление трагизма раскола, восстановление порушенного мира, целостности бытия, прежде всего, в душе человека. И один из путей, позволяющих это сделать, заключался не в уходе от мира, а в его устроении через идею образного воплощения райского града на земле. Возможно, поиски райской страны, которую старообрядцы называли Беловодьем, привели их в эти «пустые и зверопаственные места».
Сама стилистика повествований о создании Ветки строится авторами на образах райских садов и градов. «… Вместо древес людей умножение показася, трава и терния растущая в вертограды и садовия обратишася. Юноши, оставляя свое юностное мудрование, течаху тамо, яко елени на водные источники, и девы, аки ластовицы там вогнеждахуся» [8, с. 428].
Ощущение этих мест святыми, райскими дает право автору «Истории Ветковской церкви» изобразить возникновение Ветки как явление чуда: «… бесчисленными народы наполнися ветковское жительство, и аки град велик и прекрасен в населении тех явися… Вокруг же Ветки 14 слобод, яко пресветлые города расставися» [8, с. 428-429].
Посадская культура Ветки действительно становится садовой. Это отмечали и этнографы, посещавшие Ветку. Например, И.С. Абрамов в 1907 г. писал: «Ветка открывается взору как-то неожиданно, с хорошенькими домиками и частыми веселыми садиками, которые тянутся параллельно реке» [1, с. 122]. Этот же образ Ветки звучит и в современных рассуждениях местных жителей. Из воспоминаний жительницы д. Огородня И.С. Кушнеревой: «Огородов не держали, все сады… Сады были большие. Почему любили? А как же не любить – и в раю есть сады» [16, л. 5]. Сад оказался единственно гармоничным райским результатом взаимоотношений человека и природы. Воплощая идею божественного устроения мира, ветковские монастыри делают его непременной своей частью. И в этом непрерывность традиций Древней Руси, в которой уже в XI в. сложилось особое отношение к саду как сакрально и художественно значимому событию. У многих жителей Ветковско-Стародубского региона сохранились совершенно живые воспоминания о монастырских садах. Вот одно из них: «В Макарьевом монастыре сад красивый большой за кирпичной оградой во дворе был. Деревья нёмо знать, какие были, до неба. Сирени много по всей ограде, травы пахучие, цветы. Запах такой, специально ходили повз монастырь. Церковь сияла. Монашки пели красиво» [17, л. 10 (об.)]. На найденном нами «Плане Покровского монастыря», составленном в 1920 г., до его разорения, можно наблюдать соответствия в планировке, размерах садов Покровского монастыря древнерусским. А их живописное описание жителем д. Митьковки говорит и о сходстве состава насаждений, их семантики и эстетической функции. «Покровскому монастырю принадлежали три сада… Внутри каменной ограды были аллеи из каштанов, лип, пирамидальных тополей, а садовые дорожки были обсажены кустами жасмина, сирени, желтой акации, здесь росли грецкий орех, желтая черешня, шелковица, монахи высаживали много цветов: пионы, лилии, розы, астры, георгины, гвоздику» [4]. Это действительно отвечает образу древних монастырей, которые впервые начали разводить цветники и, руководствуясь примером Библии, назвали их раем или рай-городом [13, с. 9].
Различные названия сада: «цветник», «лимонис», «виноград» перешли в названия таких сборников, как: «Цветник», «Лимонарь», «Виноград российский». Само чтение книг сравнивалось с раем: «Якоже бо рай другий есть многоцветен и благоуханен, божественных словес прочитание» [6, л. 220 (об.)].
Этот образ был излюбленным в народной среде. Местный фольклор дает тому множество примеров. Сад осознавался райским местом на земле, созданным самим Богом: «Шоў Гасподь па сырой зямле, ой садзіў жа сады, сады зеляныя» [18, л. 31]. И ничего не было ближе и дороже душе, чем этот сад, переходивший уже в разряд духовных ценностей и дававший нашим предкам представление о сокровенной мечте: вечной и прекрасной жизни. В духовных стихах, списанных И.С. Абрамовым в начале XX в. с рукописей, полученных от ветковских келейниц, по этому поводу есть удивительно проникновенные слова:
«Ни долин мне жаль цветущих
В русской родине моей,
Ни долин, ручьев текущих,
Сел красивых и полей, —
Как остался сад прекрасный,
Где бывало я гулял,
Все по нем грустно ужасно
Как бы сад тот не увял!» [1, с. 144].
Растительный код становится едва ли не главным в культуре Ветки, само символическое название которой его содержит, а образ райского сада стал основным в ее искусстве. «Иже яко ветви от корене произросташа, от тоя святыя ветковския Покровския церкве» [9, с. 545]. Ветвь «древлеправославного благочестия» пустила новые корни на белорусских землях и пышно процвела в старообрядческой иконописи, рукописной книге, декоративно-прикладном искусстве.
Ветка неоднократно разорялась и сжигалась дотла. И, тем не менее, эсхатологические учения и апокалиптические настроения меньше всего были характерны для ее духовной жизни. Жизнеутверждающая сила возрождала Ветку, словно райскую птицу феникс из огня и пепла, и она вновь и вновь произрастала дивными садами и храмами. «Скиты вновь начали процветать и пустыни населяться, как сады при реках и яко крини во удолиях» [8, с. 434]. Непрерывно продолжалось утверждение мысли о том, что «жить на Ветке мирно, вольно и добро» [15, с. 16].
При первом же знакомстве с книжной культурой Ветки ощущается эта радостная энергия жизни и своеволия. Только она могла сообщать каждой орнаментальной детали движение роста и процветания, что так важно было для ветковских мастеров, которые, в отличии от поморских и гуслицких, не создавали, не «строили» орнамент, а «выращивали» его. Они могли позволить себе все: «вырастить» куст и в него поместить инициал, взять стебель и свить из него буквицу, прорастив ее натуралистическими травами, цветами, ягодами; из пучка трав, перевитых лентами, или из букета цветов создать инициалы. Очевидно, что мастерами двигало огромное желание отразить все разнообразие и великолепие растительного мира. От крайне же замысловатого орнамента иногда вообще возникает странное ощущение «присутствия», проникновения в сам процесс роста. Словно на наших глазах из крошечного семени-завитка произрастают по всем законам природы причудливые райские сады. Надо отметить, что ветковские мастера активно пользовались такими композиционными средствами, как вариативность, асимметрия, динамика, нюанс, цвет, которые делали ритм «живым», сложным. Можно сказать, что в ветковском орнаменте он соответствует греческому значению – «течение» и выражает свою сущность, заключающуюся в движении. Мастера Ветковско-Стародубского региона (даже в династических рамках) не пошли путем подражания, копирования достигнутых высоких образцов в отличии от поморских и гуслицких книжников. Они, словно, унаследовали от древних мастеров прекрасную черту, которую выделяет Т. Б. Ухова, анализируя рукописи XIV – XV вв. из мастерской Троице-Сергиева монастыря: «… стихийное копирование было не в характере художников и писцов, украшавших рукописные книги орнаментом» [19, с. 149]. А искренность сопереживания, душевность, свойственные психологии ветковчан, для которых «и все дерева монастырские … говорят», сообщали символическому миру книги образную убедительность.
Так же, как и для средневековой письменной культуры, традиция декоративного оформления рукописных книг была неотъемлемой частью письменной культуры старообрядцев в целом.
Орнаменту, украшавшему рукописные и печатные книги, посвящали свои работы многие исследователи. Но трудно найти столь проникновенное его понимание как у С.А. Есенина: «Орнамент – это музыка. Ряды его линий в чудеснейших и весьма тонких распределениях похожи на мелодию какой-то одной вечной песни перед мирозданием. Его образы и фигуры какое-то одно непрерывное богослужение живущих во всякий час и на всяком месте». Они говорят нам, «что здесь мы только в пути, что здесь мы только «избяной обоз», что где-то вдали, подо льдом наших мускульных ощущений, поет нам райская сирена и что за шквалом наших земных событий недалек уже берег» [7, с. 27]. Поэт сумел так тонко выразить те чувства, те переживания, которые испытывали старообрядцы, соприкасаясь с прекрасно иллюминированной книгой.
Наиболее богато оформлялись певческие рукописи. И это не случайно, поскольку именно в них орнамент выполнял особую роль. При исполнении и восприятии певческих текстов не столько требовались сосредоточенность ума, философские размышления, сколько возвышенный эмоциональный настрой души, при котором она раскрывалась, наполняясь ощущением праздника, великой радости. Не только словом, но мелодической красотой голоса воздавалась хвала Господу. Человек должен как бы пережить именно то состояние «пребывания не на земле, а на небесах», которое впервые испытали послы князя Владимира во время византийской литургии, что впоследствии оказалось немаловажным при выборе религии для Руси. Эти же чувства описывает Я. Беляев, рассказывая в своей «Летописи» о литургической службе в Ветковском Покровском монастыре: «… а когда у святой литорги побывают, тогда не оказовают землею, но небом, радуются жить, … егда слышат радостно сыплющиеся гласы, тогда небесным огнем пламенеют и любовию скончеваются» [3, л. 5 (об.].
Именно художественное оформление певческих рукописей способствовало вхождению в это состояние. Орнамент в данном случае являлся своеобразным камертоном, настраивающем душу. Красота орнаментированных заставок, инициалов давала тот мощный заряд эмоциональной энергии, которая наполняла голос, возносящийся к небесам. Эта же мысль прослеживается в исследованиях Н.Н. Розова [14, с. 428]. Надо отметить, что в богословии красота вообще является главной категорией, критерием истины [2, с. 604]. Впервые же мысль о красоте, как о силе, помогающей прочнее усваивать «учение» появляется, по наблюдению Л.А. Итигиной, в белорусских изданиях, а именно в предисловии к виленской «Псалтири с восследованием» 1593 г. [10, с.39].
Если за многовековую историю иконописи были составлены многочисленные Подлинники, предписывающие иконописцам те или иные правила изображения святых, то подобных руководств по декоративному оформлению рукописных книг пока не известно. По замечанию Л.А. Игошева, есть только указание в одном из монастырских уставов, запрещающее монахам хулить украшения в книгах [11, с. 80]. И, тем не менее, структура декоративного оформления рукописных книг XVIII – начала XX в. мало чем отличается от древних рукописей. Время меняло, в основном, лишь орнаментальный стиль.
Гл. хранитель Ветковского музея старообрядчества
и белорусских традиций
Леонтьева С.И.
Литература:
1. Абрамов, И.С. Старообрядцы на Ветке. (Этнографический очерк) / И.С. Абрамов // Живая старина. – СПб, 1907. – Вып. 3. – С. 115 – 148.
2. Аверинцев, С.С. София-Логос. Словарь / С.С. Аверинцев // Собрание сочинений: в 1 т.; под ред. Н.П. Аверинцевой и К.Б. Сигова. – К.: Дух і літера, 2006. – 912 с.
3. Беляев, Я.С. Летопись Ветковской церкви / Я.С. Беляев. – Рукопись XVIII в. – ИРЛИ. Древлехранилище. Собрание ИМЛИ. – № 45. – 125 л.
4. (Выдержки из дневника историка-краеведа из г/п. Климово А. В. Мацуева).
5. Духовные стихи. Рукопись. 1882. – ВМНТ, НВФ № 937.
6. Евангелие учительное. – Вильно. 1783. – ВМНТ, КП № 952/3.
7. Есенин, С.А. Ключи Марии / С.А. Есенин // Собр. соч.: в 5 т. – М.: Художественная литература, 1962. – Т. 5. – С. 27–54.
8. История и обычаи Ветковской церкви // Старообрядец. – Нижний Новгород, 1906. – № 4 – С. 423–434.
9. История и обычаи Ветковской церкви // Старообрядец. – Нижний Новгород, 1906. – № 5. – С. 543–559.
10. Итигина, Л.А. Белорусские старопечатные предисловия XVI – первой половины XVII в. (просветительные тенденции) / Л.А. Итигина // Русская старопечатная литература (XVI – первая четверть XVIII в.). Тематика и стилистика предисловий и послесловий; редкол.: А.Н.Робинсон (гл. ред.) [и др.]. – М.: Наука, 1981. – С. 27–44.
11. Игошев, Л.А. Гусляцкое многоцветье / Л.А. Игошев // Духовные ответы: сб. ст. – М.: Церковь, 1999. – Вып. 11. – С. 75–86.
12. Лилеев, М.И. Из начальной истории раскола на Ветке и в Стародубе XVII – XVIII вв. Историко-критическое исследование / М.И. Лилеев // Известия историко-филологического института кн. Безбородко в Нежине. – Нежин: Тип. Е.Ф. Венгера; Киев: Тип. Г.Т. Корчак-Новицкого, 1894. – Т. XIII. Приложение. – С. 1–209.
13. Регель, А. Изящное садоводство и художественные сады / А. Регель – М.: Советская Россия, 1990. – 152 с.
14. Розов, Н.Н. Об особенностях художественного оформления литургических и певческих рукописных книг // Взаимодействие древнерусской литературы и изобразительного искусства: Труды отдела древнерусской литературы. XXXVIII / Академия наук СССР, Институт рус. лит, отв. ред. Д.С. Лихачев. – Л.: Наука, 1985. – С. 424–433.
15. Смирнов, П.С. Споры и разделения в русском расколе в первой четверти XVIII в. / П.С. Смирнов. – СПб.: Тип. Меркушева – 1909. – 168 с.
16. Тетрадь № 30. Записано С.И. Леонтьевой в 1989 в д. Огородня от И.С. Кушнеревой, 1910 г.р.
17. Тетрадь № 32. Записано С.И. Леонтьевой в 1996 г. в д. Буда-Жгунская от Л. М. Плотниковой, 1911 г.р.
18. Тетрадь № 73. Записано Г.И. Лопатиным в 2000 г. в д. Столбун Ветковского р-на Гомельской обл. от М.Л. Морозовой, 1925 г.р.).
19. Ухова, Т.Б. «Балканский» стиль в орнаменте рукописных книг из мастерской Троице-Сергиева монастыря / Т.Б. Ухова // Древнерусское искусство XIV – XV вв. – М.: Наука, 1984. – С. 141–151.
Опубликовано в сборнике «Материалы XV международных книговедческих чтений». НБ Беларуси, г. Минск 4-5 апреля 2019. Стр. 160-165.
